В последние годы своего царствования император-страстотерпец Николай II проводил в Могилеве больше времени, чем в Петербурге. Обязанности Верховного главнокомандующего, принятые им на себя, требовали его почти постоянного пребывания в Ставке. Так и получилось, что фактически последней столицей империи стал Могилев — город, где находилась царская Ставка.
В августе 1915 года Николай II принял на себя звание Верховного Главнокомандующего, отстранив от этой должности великого князя Николая Николаевича. Решение это мотивировано было многими обстоятельствами.
Прежде всего здесь сыграло роль желание государя прекратить разделение государственной власти, все более ширившееся с начала войны. Об этом положении, создавшемся вследствие чуть ли не враждебного отношения Ставки к правительству и правительства к Ставке, можно найти упоминания во многих мемуарах деятелей того времени. (Каждый, естественно, видел ситуацию со своей колокольни и со своей колокольни о ней судил.) Например, генерал А. Д. Бубнов, наблюдавший происходящее с «колокольни Ставки», впоследствии писал в своих воспоминаниях: «Оба органа верховной власти: правительство в столице и верховное командование в Ставке, если и не вступили сразу же после начала войны в открыто неприязненные отношения, то во всяком случае, вместо тесного единения, начали подозрительно относиться друг к другу. В Ставке стали прислушиваться и приглядываться к тому, что говорят и делают в столице, то есть в правительственных и придворных кругах, а в столице стали гадать и наблюдать за тем, что думает и предпринимает Ставка. При этом тесного единения не было не только между гражданским управлением государством и верховным командованием, но не было его и в чисто военной сфере, ибо военный министр, на котором лежала громадная и ответственная задача снабжения и укомплектования армии, не был подчинен Верховному Главнокомандующему».
Решение Николая II встать во главе армии было воспринято в обществе неоднозначно. В определенных кругах говорилось о том, что не обошлось здесь без влияния императрицы, но эти разговоры не относятся к нашему повествованию, и мы воздержимся от того, чтобы цитировать их или обсуждать. Для нас важно то, что в один из переломных моментов своей жизни последний российский император оказался связан с Могилевом: именно сюда была перенесена в августе 1915 года Ставка, находившаяся прежде в Бобруйске.
В первые дни своего пребывания в Ставке Николай II жил в императорском поезде, но уже вскоре перебрался в город. В его дневнике сохранилась помета: «Решил переехать в Могилев на жительство, оно гораздо удобнее во всех отношениях». Александре Федоровне он написал то же самое — но более развернуто: «Лесок, в котором стоял наш поезд, очень уютен, но благодаря дождям там стало сыро, даже в вагонах; поэтому, чтобы быть поближе к моему штабу и жить в доме, я решил, что лучше и проще всего будет переехать в город».
Могилев к моменту прибытия императора представлял собой довольно обычный губернский город, хотя и весьма живописно расположенный. Николай II поселился в губернаторском доме (заняв две комнаты во втором этаже — спальню и кабинет) и в письмах к жене отзывался о нем и об окружающей местности так: «Здание старое, но вполне удобное, с садиком и очаровательным видом на Днепр и далекую окрестность — положительно Киев в миниатюре». Гораздо менее снисходителен к городу был М. К. Лемке (в ту пору — военный цензор, впоследствии — член РКП(б)): «Что сказать о современном Могилеве на Днепре (губернском)? Из многих вымирающих губернских городов (Смоленск, Калуга, Пенза) он не лучший. Небольшой, грязный, лишенный примитивных удобств, с четырьмя(!)вагонами одноконной тяги, идущими не шибче молодца солдата из стрелкового полка, пыльный, населенный еврейской беднотой, управляемый разнузданной полицией под предводительством солдафона, сгибающегося перед каждым придворным лакеем… Теперь, при Ставке, грязь немного повычистили, полиция подтянулась и приоделась, но это и все. Интеллигенция как-то совершенно не видна, да, судя по хроническим крахам драматических трупп даже при Ставке, по отсутствию библиотек и книжных магазинов, надо думать, что ее и вовсе нет…»
Подробно описывал быт государя в Ставке — по крайней мере, внешнюю его сторону — полковник Генерального штаба В. М. Пронин: «На южной окраине Могилева, на высоком и крутом берегу Днепра, откуда открывался прекрасный вид на заднепровские дали, стоял небольшой двухэтажный губернаторский дом. Здесь имел пребывание Государь Император во время своих приездов в Могилев. Почти вплотную к этому дому, или как мы его называли — “дворцу”, примыкало длинное двухэтажное здание Губернского правления; в нем находилось Управление генерал-квартирмейстера, этого “святая святых” всей русской армии. Перед “дворцом” и Управлением была довольно большая площадка, обнесенная со стороны прилегавшего к ней городского сада и улицы железной решеткой. У парадного входа “дворца”, когда Государь был в Ставке, обыкновенно стояли парадные часовые от Георгиевского батальона, составлявшего охрану Ставки. Батальон комплектовался георгиевскими кавалерами — офицерами и солдатами всех строевых и пехотных частей армии, по особому выбору. Это, так сказать, были “храбрейшие из храбрых”. В ближайших аллеях сада и на прилегающей к площадке улице несли дежурство чины дворцовой полиции и секретные агенты, которых мы называли “ботаниками”. Дабы не обращать на себя внимания, они, внешне сохраняя непринужденный вид, словно прогуливались, останавливались у дерева или цветочной клумбы и как бы внимательно их рассматривали, в то же время зорко следя за всеми прохожими и проезжими».
Помимо георгиевских кавалеров и «ботаников», государя охраняли особый авиационный отряд, артиллерийская батарея, а также другие воинские подразделения. Но, несмотря на это, в самой атмосфере Ставки с появлением здесь царя — как ни странно это покажется стороннему наблюдателю — воцарилась атмосфера здоровой демократичности. Это можно отчетливо увидеть на примере
кинематографических сеансов, которые были едва ли не единственным доступным развлечением в Могилеве: для Николая II не устраивали особых показов, вместе с ним перед экраном сидели и офицеры, и рядовые солдаты.
Вообще, многие — даже и те, кто относился к царю критически, — признавали, что при нем в Ставке стало гораздо спокойнее. Ушла напряженность, присутствовавшая здесь при великом князе Николае Николаевиче (хотя справедливости ради следует сказать, что великого князя любили в войсках). «Как неузнаваем штаб теперь, — отмечал великий князь Андрей Владимирович. — Прежде была нервность, известный страх. Теперь все успокоились. И ежели была бы паника, то Государь одним свои присутствием вносит такое спокойствие, столько уверенности, что паники быть уже не может. Он со всеми говорит, всех обласкает; для каждого у него есть доброе слово».
С особенным воодушевлением восприняли известие о том, что Николай II принял на себя командование русской армией, простые солдаты. Свидетельствовали об этом многие — в частности, генерал И. К. Григорович: «Когда Государь объезжал войска на фронте, крепости, порта, заводы и лазареты, было приятно смотреть на то участие и радость, которую он повсюду встречал, в особенности среди раненых, которых он утешал и награждал».
Распорядок дня государя, когда он находился в Ставке, был строг и однообразен. Вставал он рано утром, пил кофе. Затем шел в штаб, где рассматривал донесения с фронта, слушал доклады. В двенадцать или в половине первого накрывали завтрак, за которым обыкновенно присутствовали до двадцати человек. В середине дня Верховный Главнокомандующий с небольшой свитой выезжал на автомобиле за город, где совершал пешую прогулку. По возвращении домой — вновь занимался докладами, донесениями и другой военной работой. В половине восьмого бывал обед — как и завтрак, весьма скромный (из трех блюд). После обеда государь работал до глубокой ночи в кабинете.
Кроме того, по свидетельству протопресвитера Георгия Шавельского, «во все праздничные и воскресные дни и накануне их Государь посещал штабную церковь. Пропуски в этом отношении были чрезвычайно редки и всегда вызывались какими-либо особыми причинами. “Как-то тяжело бывает на душе, когда не сходишь в праздник в церковь”, — не раз слышал я от Государя».
Уезжая после «побывки» из Царского Села осенью 1915 года, Николай II взял с собой в Ставку цесаревича. 1 октября Александра Федоровна писала мужу: «Всегда так больно провожать тебя, а теперь еще и Бэби уезжает с тобой первый раз в жизни. Это не легко — это ужасно тяжело. Но за тебя я рада, что ты будешь не один, и наш Маленький будет горд путешествовать с тобой один, без женщин, совсем большой мальчик…»
В Ставке цесаревич проводил много времени с отцом. Вместе с ним он даже совершал поездки на передовые позиции. Граф Д. С. Шереметев вспоминал об одной из таких поездок: «Рота солдат, вынырнувшая из окопа и возвращавшаяся на отдых, с удивлением узнала Цесаревича Алексея Николаевича. Надо было видеть радость и изумление солдат, когда они поняли, что перед ними Государь Император с Наследником Цесаревичем».
Такого рода «вылазки» Алексей, конечно, как и любой мальчик его возраста, воспринимал как увлекательные приключения. Но вообще жизнь его — даже в Ставке — приключениями была бедна. Когда он не находился с отцом, он или занимался уроками, или гулял, по большей части в саду, прилегающем к дому. Имея живой характер, подросток быстро сходился с людьми — с офицерами, их денщиками, с моги- левскими детьми. В его натуре, при всей шаловливости, не было деспотизма. Он не помыкал своими знакомцами, сердце его легко открывалось для дружеских чувств, сострадания, любви. Однажды он попросил отца Георгия Шавельского познакомить его с мальчиком Шурой, алтарником штабной церкви, и, расспрашивая о нем, узнал, что мальчик вынужден много времени проводить дома — его мать тяжело болела, и он ухаживал за ней. Когда отец Георгий рассказал Алексею об этом, «наследник сразу смолк и задумался». Дальнейшая беседа в воспоминаниях о. Георгия Шавельского передана так: «“Наверно, вы хотите ближе познакомиться с Шурой?” — прерываю я его молчание. “Да, очень хочу”. “Тогда назначим час для встречи, и я скажу Шуре, чтобы он пришел в сад. Хорошо?” “Хорошо, — как-то нерешительно сказал Наследник, а потом, помолчав минутку, прибавил: — а, может быть, ему нужно быть около больной матери?” Я глядел на него и любовался той чистой, неподдельной скорбью, которая в это время отражалась на его прекрасном личике. Он, конечно, теперь мысленно представлял себе несчастную больную мать и горе ее сына…»
Иногда в Могилев приезжала императрица с дочерьми, и жизнь Ставки резко менялась, несмотря на то, что Александра Федоровна жила с дочерьми не в губернаторском доме, а в своем поезде. Так, к обедам, когда царская семья бывала в Могилеве, никто не приглашался: государь предпочитал проводить время в узком кругу родных. Завтраки внешне проходили по-преж- нему, но в гораздо более официальном тоне. Церковь император и его домашние посещали тоже вместе, причем не только праздничные литургии, но и всенощные накануне их.
Пост Верховного Главнокомандующего Николай II занимал около полутора лет. 22 февраля 1917 года он в последний раз выехал из Царского Села в Могилев. Обратно же вернулся уже не императором — арестантом.